В романе Джорджа Оруэлла «1984» официальным языком описанного там тоталитарного общества был новояз, сужающий горизонты мышления. Пойди Оруэлл дальше, он придумал бы программирование подсознания на уровне символов. За него это сделали другие люди. Их планы были пугающе недалеки от воплощения в нашей стране.
Кружок разрушителей
Речь о реформе орфографии, насильственно внедрённой в России Декретом за подписью наркома просвещения А. В. Луначарского, опубликованным 23 декабря 1917 года (5 января 1918 года), «всем правительственным и государственным изданиям» предписывалось «печататься согласно новому правописанию».
Казалось бы, что особенного? Ах, если бы всё было так просто и безобидно.
«Есть такие деревья, которые растут нормально до определённой высоты, а потом вдруг обнаруживают в своем развитии какое-нибудь уродливое отклонение от нормы. Это часто случается и с людьми», – говорил доктору Ватсону Шерлок Холмс.
Как нельзя лучше это применимо к истории профессора из Бонна Самуила Ларкина (1820–1889). Он закончил Берлинский университет экстерном в 1841 году – тогда же и так же, как и Карл Маркс. Об их личном знакомстве ничего не известно, но воззрения, позже названные марксизмом, отравили сознание Ларкина, хотя и не сразу.
Довольно долго профессор мирно изучал лингвистику в Боннском университете, особенно интересуясь криптологией и узкоспециальными аспектами создания и применения конлангов – искусственных языков. Будучи полиглотом и в совершенстве владея русским, он изобрел и собственный конланг. Бо́льшая часть его лексики была заимствована из восьми естественных языков, включая русский.
Интерес к нашему языку был едва ли случаен. Ларкин мечтал воплотить свои «революционные» грёзы. Политически нестабильная Россия идеально подходила в качестве испытательного полигона.
Он собрал вокруг себя немногочисленных последователей, среди которых выделялись Давид Фельдман, Марк Райтер и Лео Конц. К сентябрю 1881 года этот кружок единомышленников разработал принципы разрушительного искажения символической составляющей русского языка. Оставалось претворить теорию в практику. И они зачастили в Россию.
Неужто и Толстой?..
Образы и традиции русской орфографии складывались веками в наиболее благоприятной и гармоничной для неё форме. Разом всё поменять, заменить дружественную символику на враждебную – такой была основа коварного плана. Принудительно изменённые орфографические ритмы должны были вызвать падение сексуальной активности и – в качестве замещения – возрастание агрессивности. А, следовательно, к быстрому вымиранию и взаимоистреблению народа.
Впрочем, винить в этом замысле одних лишь С. Ларкина и компанию было бы несправедливо. Разве не о том же мечтал Лев Толстой (правда, научных обоснований не приводил). В XVIII томе его полного собрания сочинений («Типография т-ва И. Д. Сытина, Пятницкая ул., свой дом, Москва», 1913 г.) в статье «Мысли об отношениях между полами» читаем: «Род человеческий прекратится? Прекратится животное — человек. Экая беда какая! Выродились допотопные животные, выродится и человеческое животное, наверное. Пускай его прекращается. Мне так же мало жаль этого двуногого животного, как ихтиозавров и т. п.» (стр. 231–232).
Цитировать дальше этот мизантропический опус никакого желания нет. Всё остальное в нём лишь подтверждает сказанное, да ещё замешано на густом мистическом сиропе.
Академики за и против
В январе 1902 года Д. Фельдман окончательно обосновался в России, сумев занять видное положение в Орфографической комиссии, созданной в 1904 году при Отделении русского языка и словесности Академии наук якобы с целью «упрощения русского письма».
Возглавил комиссию выдающийся русский языковед Ф.Ф. Фортунатов, а вошли в неё крупнейшие учёные того времени: А.А. Шахматов, И.А. Бодуэн де Куртенэ, П.Н. Сакулин. Подготовка к проведению такой реформы началась ещё в конце XIX века, после выхода в свет трудов Я.К. Грота, впервые собравшего вместе все орфографические правила.
Разумеется, и это было инспирировано Ларкиным и его окружением как лично напрямую, так и через научные работы. Его «кружок» орудовал столь изощрённо, что среди разработчиков новой орфографии оказались и люди с крайне правыми взглядами – например, академик А.И. Соболевский.
Но не умолкали и голоса здравомыслия. Вот что писал о реформе философ И.А. Ильин: «Зачем все эти искажения? Для чего это умопомрачающее снижение? Кому нужна эта смута в мысли и в языковом творчестве? Ответ может быть только один. Всё это нужно врагам национальной России. Именно им, и только им».
Реформу критиковал и поэт Вячеслав Иванов. «Язык наш запечатлевается в благолепных письменах: измышляют новое, на вид упрощённое, на деле же более затруднительное, – ибо менее отчётливое, как стёртая монета, – правописание, которым нарушается преемственно сложившаяся соразмерность и законченность его начертательных форм, отражающая верным зеркалом его морфологическое строение. Но чувство формы нам претит: разнообразие форм противно началу всё изглаживающего равенства. А преемственностью может ли дорожить умонастроение, почитающее единственным мерилом действенной мощи – ненависть, первым условием творчества – разрыв?»
Андрей Быстров
Фотография: Shutterstock.com
